Бывший президент НОК и FIGC: «Справедливо лишить «Юве» двух скудетто, но «Интеру» его не следовало присуждать. Меня называют «Всемогущим»? В 85 лет я понимаю тех, кто говорит: «Он ещё жив?»»
Зал Факелов на первом этаже здания НОК идеально подходит для этого интервью. Он пропитан историей и спортом, как и жизнь Франко Карраро. Мы подходим к (очень скромному) факелу Московской Олимпиады 1980 года – Игр, которые принесли золото Мэннеа и Симеони, но также были омрачены бойкотом. Карраро тогда уже два года возглавлял НОК: «Правительство призвало нас не ехать. Если бы я согласился, не отстояв автономию спорта, мне пришлось бы подать в отставку в тот же день. Думаю, любой другой поступил бы так же».
Но ваш друг Кракси не разговаривал с вами пару лет.
«Полтора года. У него был тяжёлый характер… Он находился под давлением Гельмута Шмидта: Германия, которой Америка упрекала в недостаточной свободе, поскольку их Конституция была написана США, решила не ехать, и, поняв, что европейские страны будут участвовать, канцлер, социалист, обратился за помощью к друзьям. В том числе к Кракси. Я отказал и ему, и он это плохо воспринял. Но как я мог сказать спортсменам «мы не едем на Игры», если Италия продолжала строить автомобили в Тольяттиграде? Платил только спорт, мне это казалось очень лицемерным. Я оказался против всех своих друзей, тех, с кем я больше всего разделял политические идеи, тех, кто, кстати, 9 с половиной лет спустя назначил меня мэром Рима. Помните CAF? Кракси-Андреотти-Форлани… Они».
Ответом спорта стали 8 золотых, 3 серебряные и 4 бронзовые медали.
«И их было бы больше, если бы участвовали спортсмены из военных спортивных групп. Было больно оставлять их дома, но как НОК мы ничего не могли поделать. Представьте, была даже идея их распустить: министр внутренних дел Рононьи после убийства Моро хотел, чтобы все военные силы находились на территории страны – был терроризм, у нас еженедельно гибло 1-2 человека, но такое вмешательство поставило бы нас в затруднительное положение. Сразу после избрания президентом НОК я пошёл к нему с Песканте, и мы убедили его, напомнив, что полиция в те годы не пользовалась поддержкой большей части общественности, и что медали принесут популярность и одобрение. Рононьи, который сам увлекался спортом и занимался лёгкой атлетикой, хорошо понял наше послание. Знаете, в то время определённые вещи – полиция, триколор и национализм – не всеми воспринимались хорошо. Пертини сначала, а затем Чампи немного изменили ситуацию, в том числе через спорт. Всемирно известное изображение этого пожилого джентльмена, который на чемпионате мира 82 года волнуется на трибуне, как болельщик, объединило итальянцев. Чампи затем научил страну петь гимн, настолько, что в последний раз, когда меня избрали президентом FIGC в 2001 году, в своей инаугурационной речи я сказал: «Надеюсь, игроки будут петь национальный гимн». Вы, журналисты, месяцами расследовали, кто бы это сделал, как будто я просил нечто экстравагантное…»
Каково это — быть свидетелем стольких ключевых моментов, повлиявших не только на нашу страну?
«Мне повезло, я привилегирован, потому что у меня были замечательные родители, которые научили меня французскому и английскому языкам, дали мне надлежащее образование. Мы никогда не были богаты, но жили в достатке, и по сравнению с другими я стартовал немного впереди. Поэтому я чувствую себя в долгу перед жизнью, очень в долгу. Будущее? Я думаю о нём в отношении своей внучки, а не себя. Я, как и все, надеюсь умереть здоровым. Старый директор Gazzetta, Гуальтьеро Дзанетти, всегда говорил мне: «Ты живёшь как больной, чтобы умереть здоровым». Это было правдой! Потому что я, без всякой заслуги, люблю пить только чистую воду, у меня нет особой страсти к еде, и я никогда не курил. Когда ты молод, начинаешь баловаться сигаретами, чтобы произвести впечатление на девушек, но в 16 лет я был чемпионом Европы по водным лыжам, так что, скажем так, мне это было не нужно…»
О вашем спортивном прошлом всегда мало говорили.
«Я не занимался долго, мне пришлось бы отказаться от удовольствий, а я не хотел. Потом на чемпионате мира в Лонг-Бич, Калифорния, у меня украли лыжи. Они были особенными, мы долго их разрабатывали, я был глуп, оставив их на складе… Я финишировал седьмым».
Представляем вашу злость.
«Ну да, но очень часто, когда злишься, делаешь двойную работу… Я из тех, кто никогда не теряет самообладания в серьёзных делах, но нервничает по мелочам: если в ресторане меня заставляют слишком долго ждать, я прихожу в бешенство, но когда будучи мэром Рима арестовали шесть моих советников или когда судья Кастеллуччи, впоследствии осуждённый судом Перуджи, хотел меня арестовать, я всегда спал спокойно».
Хорошо ли вы спали во время Кальчополи?
«Нет, мне было больно от мысли, что люди ставят под сомнение мою честность, возможно, ещё и потому, что я подал в отставку с поста президента федерации, чтобы без затруднений позволить начать следующий чемпионат. Эта мысль мучает меня до сих пор, несмотря на то, что меня оправдали по всем пунктам. Но есть и другое: мне остаётся горечь от осознания, что всё началось с моей большой политической ошибки. В 2004 году я подумал, что Бергамо и Пайретто больше не могут быть назначающими судьями — не потому, что они плохо работали, а потому, что, по моему мнению, некоторые должности иногда нужно менять. Я позвонил Коллине, который должен был закончить карьеру через год, и предложил ему эту роль; он подумал несколько дней и отказал, желая продолжать судить. Я больше ничего не предпринимал. Годы спустя, в телевизионной передаче History Channel, посвящённой Кальчополи, я узнал, что Коллина рассказал это Меани (тогдашнему сотруднику по судьям «Милана», прим. ред.), а Меани передал это утверждённым Бергамо и Пайретто, которые в тот момент решили выжить, опираясь на Моджи. Я ошибся, мне всё равно следовало их сменить. Но у меня есть оправдание».
Расскажите.
«В 2004 году у нас было две очень серьёзные и драматические проблемы: первая — позорный вылет с чемпионата Европы, тот самый «бисквитный матч», хотя правда в том, что мы играли плохо; вторая — «Наполи», который рисковал исчезнуть. На Олимпийских играх в Афинах приехал президент Чампи и захотел поговорить с тогдашним главой НОК Петруччи и со мной о деле «Наполи»: он искал объяснения. Мы не могли найти никого, кто бы взялся за клуб, это была драма! Потом пришёл Де Лаурентис… Признаюсь, с тех пор после «Милана» я болею за «Наполи».
Вернёмся к 2006 году.
«Хорошо, что было проведено расследование и виновные команды были наказаны. Скудетто следовало отобрать у «Юве», потому что его руководители совершили ошибки, но то, что было присуждено «Интеру» в 2006 году, не должно было быть переназначено. Оба титула должны были остаться неприсвоенными, согласно традиции Федерации футбола».
В тот год мы выиграли чемпионат мира.
«И кто-то писал, что мы добились этого, несмотря на неприязнь Блаттера, поэтому он и не вручил нам Кубок. Думать, что кто-то может выиграть чемпионат мира, имея против себя президента ФИФА, мне кажется трудным. Правда в том, что качество игроков должно сопровождаться правильной спортивной политикой, и я назначил Пайретто в судейскую комиссию УЕФА, а Бергамо — в ФИФА. Есть поговорка: «Помоги себе, и Бог поможет тебе».
Кстати, что произошло на чемпионате мира в Корее и Японии?
«Произошло то, что мы всё сделали неправильно. Трапаттони не был тренером для матчей на вылет, и мы выбрали слишком изолированное место для сборов. Я беру вину на себя как президент федерации. Байрон Морено? Он определённо был «домашним» судьёй, нам говорили, что коррупция в Южной Корее очень распространена, и у него потом были свои проблемы. При этом, если бы Вьери за минуту до конца забил победный гол, мы бы даже не вспомнили имя судьи».
Поговорим о настоящем сборной?
«Даже не хочу думать о ещё одной невыходе в финал. Мы справимся. Гаттузо? Помню его в форме сборной как игрока, часто ходил на тренировки: он из тех, кто с мячом на «вы», а не на «ты», но всегда выкладывался на 110%. Проблема для меня не столько в привязанности к майке, сколько в том, что весь футбол теперь устроен против национальных команд: они постоянно играют, и за те несколько дней нужно создать такую «химию», которая — не знаю, по каким причинам — срабатывает или нет. На Евро-2021 она была, и в том случае у неё могло быть имя: Джанлука Виалли. О нём я должен вам кое-что рассказать».
Прошу.
«У меня необыкновенное мнение о Виалли, и я благодарен ему за то, что, в отличие от других, он сохранил полную конфиденциальность о нашей встрече в октябре 2002 года: после неудачного чемпионата мира в Корее и Японии, Трап ужасно стартовал в квалификации к чемпионату Европы в Португалии. В разговоре с Джираудо выяснилось, что Виалли был бы готов тренировать сборную. Я поехал встретиться с ним в Турине, но, к сожалению, условия не подходили. Никто никогда об этом не знал, он был настоящим человеком».
Поговорим немного о вашем «Милане»?
«Аллегри — хороший тренер, он хорошо знает дух «Милана», а Таре в «Лацио» показал, что он на это способен. Лично я был бы очень рад, если бы вернулся и Галлиани, человек, который знает всё о футболе и этом клубе. Скарони — очень качественный человек, но Галлиани является частью истории клуба и в «Монце» доказал свою компетентность, для болельщиков это был бы необычайный прилив энтузиазма».
Что стояло за вашей недавней кандидатурой на пост президента НОК?
«Теперь я могу сказать об этом с полной откровенностью. Песканте, Петруччи, Гравина и я были очень обеспокоены тем, что появились две противоборствующие команды, совершенно отличные от предыдущей. Было несправедливо не позволить Малаго продолжать, поэтому мы посчитали целесообразным оставить Морнати генеральным секретарём. Я понял, что для обеспечения административной преемственности организации мне нужно было выдвинуть свою кандидатуру, что я и сделал. Нашего морального влияния было бы недостаточно… За пару дней до голосования во время конференц-звонка Гравина, Петруччи и я изложили Малаго и нынешнему президенту Буонфильо свою позицию, подчеркнув также, что с юридической точки зрения секретарь должен быть внутренним сотрудником НОК: мы гарантировали нашу электоральную поддержку, требуя преемственности. Мне кажется, что всё пошло и идёт хорошо. Что касается меня, я всегда знал, чем закончится моя кандидатура, но никому не мог об этом сказать. Поэтому до сих пор я не давал интервью».
Многие снова стали называть вас «Всемогущим». Вас это раздражает?
«Да нет, я прекрасно понимаю… Я был рано развитым: в 22 года стал президентом федерации водных лыж, в 27 — президентом «Милана», я занимал много постов, но всегда старался выполнять свою работу. Критиковать и судить меня по прошлому законно. Сейчас мне 85 лет, и я понимаю тех, кто, слыша моё имя, восклицает: «Неужели он ещё жив?»»
